Прозу Масодова нельзя назвать 'страшной', ибо находится она по ту сторону страха. Она открывает пространства Ритуала, единственно возможного Ритуала - Смерти. Так же, как Смерть является частью жизни, так и масодовские сочинения не имеют отношения к 'литературе' в розановском смысле, к 'текущей словесности', о которой пишут благонамеренные критики.
Масодов - как на его сайте - 'последний советский писатель'. Он действительно продолжает советскую прозу. Продолжает серьезно и целеустремленно. Представим себе архетип 'советской прозы', особенно, 'советской прозы для юношества', - ее романтику заговоров и партизанщины, ее безжалостность к врагам и друзьям, ее фантастической силы пафос окончательной победы неважно чего над чем - и признаемся, что в Масодове этот архетип воплотился идеально. Масодов - стальной писатель; его идеальный читатель - стальной пионер, идущий строем где-то в стальном Валгалле подростковой культуры, чеканя шаг, на ремне - кортик, в руках - бронзовая птица. Советская культура, умерев, застыла в артефакт; Илья Масодов - лучший писатель этой страны Смерти.
